ihre Freundin, seine Freundin
Больница в августе становится доброй традицией, и в пятницу я ни свет ни заря еду туда в качестве подопытного кролика: съедаю таблеточку, а потом целый день слоняюсь туда-сюда с катетером на руке, через энные промежутки времени отдавая на растерзание драгоценные миллилитры. Сарафанное радио, халява для своих, и вот из десяти человек больше половины - студенты: истории, советы, как-провели-лето, третий курс будет еще страшнее, чем первые два, девочка-патанатом, походники, и жажда людей опять припекает настолько, что я не могу даже лечь и подремать.
На следующий день нужно приехать туда только утром и вечером, и я болтаюсь в городе. Смотрю на пустые Пироговские, на яблоки, заботливо сложенные в кучку возле больничного заборчика, фотографирую бешеных белок, отказываю себе в кофе (правила, никак нельзя кофеин и алкоголь) и тяну время. Потом случаются клёвые-красивые Офицер Похухоль и Бернар Кусака, которые открывают мне глаза на аутентичную японскую кухню, да так широко, что помимо мисо и пары других откровений со мной случается сакэ; случается в мизерных количествах, но этого хватает, чтобы протрястись на нервах до самого вечера - как можно было так лихо позабыть? В парке Горького слишком много толп и совсем нет интересностей, зато есть уютный первосезонный газон, умилительные дети и не менее умилительные плотные дядечки на велосипедах, роликах и других, уже совершенно диких колесных средствах передвижения. Валяюсь, по неизменной привычке выщипываю траву, наблюдаю за волшебством, выходящим из-под кисточки, и лениво щелкаю что-то на фотоаппарат. На закате солнце вдруг жарит так сильно, что сложно открыть глаза; я лежу, и под веками уже почти собираются слёзы: лето прощается - видишь? чувствуешь? боишься?
Потом рано темнеет, и электричка уезжает в ночь. На даче помидоры, пахнет яблоками, под ногами размазываются сливы, а вода в кране становится по-настоящему холодной, и я вспоминаю, как мерзла здесь с анатомией в прошлом ноябре. Утром продрать глаза, собрать, сложить, утащить к машине, собрать букет из задержавшихся бархоток и уехать страдать, рвать шаблоны и пить ностальгический австрийский ликер. Потом решить, что терять нечего, согласиться и дернуть в центр - искать по мостам ирландское заведение. Обременить лицом, ни при каком раскладе не высвечивающим двадцать один, остаться на крыльце в компании местных товарищей и колы с чем-то там, снова слушать, снова жадно смотреть на людей, а потом убежать домой - и затаиться снова.
На следующий день нужно приехать туда только утром и вечером, и я болтаюсь в городе. Смотрю на пустые Пироговские, на яблоки, заботливо сложенные в кучку возле больничного заборчика, фотографирую бешеных белок, отказываю себе в кофе (правила, никак нельзя кофеин и алкоголь) и тяну время. Потом случаются клёвые-красивые Офицер Похухоль и Бернар Кусака, которые открывают мне глаза на аутентичную японскую кухню, да так широко, что помимо мисо и пары других откровений со мной случается сакэ; случается в мизерных количествах, но этого хватает, чтобы протрястись на нервах до самого вечера - как можно было так лихо позабыть? В парке Горького слишком много толп и совсем нет интересностей, зато есть уютный первосезонный газон, умилительные дети и не менее умилительные плотные дядечки на велосипедах, роликах и других, уже совершенно диких колесных средствах передвижения. Валяюсь, по неизменной привычке выщипываю траву, наблюдаю за волшебством, выходящим из-под кисточки, и лениво щелкаю что-то на фотоаппарат. На закате солнце вдруг жарит так сильно, что сложно открыть глаза; я лежу, и под веками уже почти собираются слёзы: лето прощается - видишь? чувствуешь? боишься?
Потом рано темнеет, и электричка уезжает в ночь. На даче помидоры, пахнет яблоками, под ногами размазываются сливы, а вода в кране становится по-настоящему холодной, и я вспоминаю, как мерзла здесь с анатомией в прошлом ноябре. Утром продрать глаза, собрать, сложить, утащить к машине, собрать букет из задержавшихся бархоток и уехать страдать, рвать шаблоны и пить ностальгический австрийский ликер. Потом решить, что терять нечего, согласиться и дернуть в центр - искать по мостам ирландское заведение. Обременить лицом, ни при каком раскладе не высвечивающим двадцать один, остаться на крыльце в компании местных товарищей и колы с чем-то там, снова слушать, снова жадно смотреть на людей, а потом убежать домой - и затаиться снова.
А фотки прекрасны. И все так атмосферно, а еще ребенок с самолетом в движении. У тебя классно получается.)
тут на многих фоточках случились большие проблемы с цветом и контрастом, на самом деле. и одного ребенка, у которого с композицией было все куда лучше, спасти не удалось, хо-хо. но вот он, раз уж речь зашла:
тыц-мальчик
Насчет цвета - переводи в чб и не парься.)