ihre Freundin, seine Freundin
Из письма А.П. Чехова к М.П.Чехову
10 мая 1885 г., Бабкино.
Сейчас 6 часов утра. Наши спят… Тишина необычайная… Попискивают только птицы, да скребет что-то за обоями… Я пишу сии строки, сидя перед большим квадратным окном у себя в комнате. Пишу, и то и дело поглядываю в окно. Перед моими глазами расстилается необыкновенно теплый, ласкающий пейзаж: речка, вдали лес, Сафонтьево, кусочек киселевского дома… Пишу для удобства по пунктам:
… с) утром ставлю вершу и слышу глас: «крокодил!» Гляжу и вижу на том берегу Левитана… Перевезли его на лошади. После кофе отправился я с ним и с охотником (очень типичным) Иваном Гавриловым на охоту. Прошлялись часа 3, верст 15, и укокошили зайца. Гончие плохие…
… i) Левитан живет в Максимовке. Он почти поправился. Величает всех рыб крокодилами и подружился с Бегичевым, который называет его Левиафаном. «Мне без Левиафана скучно!» – вздыхает Бегичев.
10 мая 1885 г., Бабкино.
Сейчас 6 часов утра. Наши спят… Тишина необычайная… Попискивают только птицы, да скребет что-то за обоями… Я пишу сии строки, сидя перед большим квадратным окном у себя в комнате. Пишу, и то и дело поглядываю в окно. Перед моими глазами расстилается необыкновенно теплый, ласкающий пейзаж: речка, вдали лес, Сафонтьево, кусочек киселевского дома… Пишу для удобства по пунктам:
… с) утром ставлю вершу и слышу глас: «крокодил!» Гляжу и вижу на том берегу Левитана… Перевезли его на лошади. После кофе отправился я с ним и с охотником (очень типичным) Иваном Гавриловым на охоту. Прошлялись часа 3, верст 15, и укокошили зайца. Гончие плохие…
… i) Левитан живет в Максимовке. Он почти поправился. Величает всех рыб крокодилами и подружился с Бегичевым, который называет его Левиафаном. «Мне без Левиафана скучно!» – вздыхает Бегичев.
Много. Очень много писем.Горка
27 июля 1895
Вновь я захандрил и захандрил без меры и грани, захандрил до одури, до ужаса. Если б знал, как скверно у меня теперь на душе. Тоска и уныние пронизали меня. Что делать? С каждым днем у меня все меньше и меньше воли сопротивляться мрачному настроению. Надо куда-либо ехать, но я не могу, потому что решение в какую-либо сторону для меня невозможно, колеблюсь без конца. Меня надо везти, но кто возьмет это на себя? Несмотря на свое состояние, я все время наблюдаю себя, и ясно вижу, что я разваливаюсь вконец. И надоел же я себе, и как надоел!
Не знаю, почему, но те несколько дней, проведенных тобою у меня, были для меня самыми покойными днями за это лето.
Как ты, что делаешь? Здесь тебя почти полюбили и ждут, как обещал.
Может быть, я как-нибудь соберусь к тебе, а то лучше приезжай сюда. Передай привет сестре и старикам.
Твой Левитан
В. П. благодарю за Метерлинка. Очень интересная штука.
Горка
9 августа 1895
Письмо твое я почему то только получил 8 и, таким образом, весь твой план приезда моего к тебе, затем обратно вместе на Горку и желание вернуться к 15-му домой оказался невозможным. К тому же, сверх ожидания, я начал работать и работало такой сюжет, который можно упустить. Я пишу цветущие лилии, которые уже к концу идут.
Очень хотел бы повидать сестру твою и твоих, лично поздравить с днем ангела Марью Павловну, но не могу. После 15 катни ты ко мне. Не говоря уже обо мне, все горские с нетерпением ожидают тебя. Этакой крокодил, в 3 дня очаровал всех. Варя просила написать, что соскучились они все без тебя. Завидую адски.
Приезжай и погости подольше. Возьми работу с собой.
Привет мой всем твоим. Жму дружески руку.
Тебе преданный И. Левитан
Финляндия, Сердоболь
3-15 июля 1896
Видишь, мой дорогой Антон Павлович, куда занесла меня нелегкая! Вот уже 3 недели, как шляюсь по этой Чухляндии, меняя места в поисках за сильными мотивами, и в результате - ничего, кроме тоски в кубе. Бог его знает, отчего это, - или моя восприимчивость художественная иссякла, или природа здесь не тово. Охотнее верю в последнее, ибо поверив в первое, ничего не остается, или остается одно - убрать себя, выйти в тираж. Итак, природа виновата, и в самом деле, здесь нет природы, а какая-то импотенция! Тоскую я несказанно, тоскую до черта! Этакое несчастие - всюду берешь с собой себя же! Хоть бы один день пробыть в одиночестве!
Хотя, знаешь, смертельно скучно все! Все до гнусности одно и то же! Хоть бы деревья стали расти корнями кверху, или моего Афанасия выбрали в президенты какой-либо республики, государства. От тоски идиотские мысли лезут в голову, хотя, пожалуй, не очень идиотские, в жизни сплошь и рядом не такие еще прелести совершаются, а считаются не глупыми.
Бродил на днях по горам; скалы совершенно сглаженные, ни одной угловатой формы. Как известно, они сглажены ледниковым периодом, - значит, многими веками, тысячелетиями, и поневоле я задумался над этим. Века, смысл этого слова ведь просто трагичен; века - это есть нечто, в котором потонули миллиарды людей, и потонут еще, и еще, и без конца; какой ужас, какое горе! Мысль эта старая, и боязнь эта старая, но тем не менее у меня трещит череп от нее! Тщетность, ненужность всего очевидна!
Горе, тоска, тоска без конца.
Поеду скоро в Москву, домой, а там разве лучше будет?!!
Какая гадость, скажешь, возиться вечно с собой. Да, может быть, гадость, но будто можем выйти из себя, будто бы мы оказываем влияние на ход событий; мы в заколдованном кругу, мы - Дон-Кихоты, но в миллион раз несчастнее, ибо мы знаем, что боремся с мельницами, а он не знал...
Ну, не сердись, может, все это глупо, а скажи по совести, что не глупо?!!
Что ты, как ты работаешь, волочишься за кем? Она интересна? Фу, какая все скука!
Прощай, будь здоров и весел, если можешь, - я не могу. Видно, агасферовское проклятие тяготеет и надо мною, но так и должно быть - я тоже семит.
Привет твоим. Прощай.
Твой - какое бессмысленнее слово, нет, просто
Левитан
P. S. Завтра еду в Валаам к монахам!
Москва
8 февраля 1897
Хотя я и, тем не менее пишу тебе, и пишу следующее. На днях я чуть вновь не околел и, оправившись немного, теперь думаю устроить консилиум у себя, во главе с Остроумовым, и не дальше, как на днях. Не заехать ли тебе к Левитану и в качестве только порядочного человека, вообще, и, кстати, посоветовать, как все устроить.
Слышишь, аспид?
Твой Шмуль
Bad Nauheim
29 мая 1897
А ведь немцы в самом деле хитрый народ и, пожалуй, обезьяну выдумали! Знаешь, их ванны действуют; черт их знает, что там в них, ибо вода как вода, а сердце делается лучше, покойнее. Обидно, т. е. обидно не то, что лучше делается, а обидно, что, вероятно, на Руси есть такие же воды, а мы ничего не сделали, а надо ехать к немцам и в самом деле начать считать их даровитым народом, а нам расписаться в своей несостоятельности. Может, впрочем, это не так, но я, кажется, поправляюсь. Делаю гимнастику, и по смыслу, напряжение мускулов должно бы заставлять сердце усиленнее работать и расширять, а оказывается наоборот. Этого что-то я не понимаю. Изредка совокупляюсь (с музой, конечно), и хорошо, - кажется, забеременела. Что то родит?
Познакомился на днях с русскими девицами, которые, между прочим, рассказывали, что жили где-то летом около Пушкина; вдруг распространяется слух, что А. Чехов приехал, и даже указывают его. Девицы бегают за ним, чтобы познакомиться, что им почему-то долго не дается, и узнают, что это вовсе не Чехов и даже не писатель, а какой-то чиновник. Девицы расспрашивали, какой ты из себя, и я, по свойственному всем приятелям обыкновению, такой портретец изобразил, что, вероятно, отбил всякое желание познакомиться лично. Что, взял? Отчего книжку не прислал, как хотел? Жалко, у, жадный!
Думаю через десять, 14 дней ехать в дорогую все-таки Русь. Некультурная страна, а люблю ее, подлую! Достал много запрещенных книжек в России и прочел. Интересно, в особенности записки Екатерины II. Читаю много. Прочел Бурже "Recommencements" и Paul Margueritte, достаточно слабы оба. Усталость чувствуется у Бурже. Да, нельзя без конца черпать, нужно ждать накопления.
Как твое здоровье? Стал ли прибавляться в весе? Крови больше нет? ...
До свидания, пиши, аспид. Привет мой сердечный Марии Павловне, твоим всем и, если Лика у тебя, поцелуй ее в сахарные уста, отнюдь не больше. Обнимаю все-таки тебя, хотя и приятель твой.
Москва
22 ноября 1897
Дорогой Антон Павлович, что о тебе ни слуху ни духу? Как поживаешь, чувствуешь себя?, здоровье как? Я уже и Марью Павловну не видал недели три, и потому совершенно ничего не знаю о тебе. Ты на что-нибудь сердит? Теряюсь в всевозможнейших догадках.
Черкни хоть словечко.
Твой Левитан
Москва
26 января 1898
Ах ты, полосатая гиена, - крокодил окаянный, леший без спины с одной ноздрей, квазимодо сплошной, уж не знаю, как тебя еще и обругать! Я страдаю глистами в сердце!!! Ах ты, Вельзевул поганый! Сам ты страдаешь этим, а не я, и всегда страдать будешь до конца дней своих! Не лелей надежды увидеть меня - я не хочу тебя видеть, противен ты мне, вот что.
Если и поеду в Ниццу, то, надеюсь, избегну встречи с тобой. Я и Морозова больше не пущу к тебе, а то и он заразится от тебя глистами в сердце, - страдай ты один!
А все-таки, не положить ли мне гнев на милость?! Где наше не пропадало, прощаю тебя, ты это мое великодушие помни.
Ехать еще на юг не могу теперь; вероятно, не ранее месяца, как мне удастся выбраться. Мне говорила Марья Павловна, что ты едешь на Корсику, долго ли пробудешь там? Я там тебя настигну ли?
Очень рад, что Морозов тебе понравился, он хороший, только слишком богат, вот что худо, для него в особенности. Как показался тебе доктор его? Пожалуйста, кланяйся им.
Большой переполох вызывает у нас статья Толстого о искусстве - и гениально и дико в одно и то же время. Читал ли ты ее?
Работы кончаю, говорят, что не дурно, а впрочем, черт их знает. Был на днях Третьяков, говорил о твоем портрете, он его видел, но предпочитает, чтоб Браз поехал к тебе, если тебе это удобно, и вновь попытался написать.
P.S. Будь здоров, и постараемся быть живы назло врагам.
Твой Левитан.
P. S. Читал ли ты что-нибудь д'Аннунцио? Дивный писатель - захлебываюсь, читая.
Bad Nauheim
31 мая 1898
Как давно я не имел известий от тебя, дорогой Антон Павлович. Ты на что-либо сердишься? или просто писать не хотелось? Это я еще понимаю. Ну, Бог с тобой. Как себя чувствуешь? Ты, наверное, уже у себя в деревне? О тебе я последнее время знал от других. Слышал, что пребывание на юге принесло тебе огромную пользу, чему, конечно, более чем порадовался. Какую погоду застал в Москве?
Я перенес весною тиф; едва не околел. Теперь лечусь здесь, т. е. принимаю ванны и делаю гимнастику. Чувствую себя гораздо лучше. Тоскую здесь ужасно, не с кем слово сказать. Окружен англичанами, которых, кстати, куда ни приедешь в Европу, всюду бездна, как летом мух. Начинаю думать, что в Англии англичан нет, или уж всюду слишком много! Недели через две, вероятно, еду в Россию, куда смертельно хочется. Хоть и дикая страна, а люблю ее!
Как поживают твои? Как успехи Марьи Павловны?
Если тебе лень написать, пусть Марья Павловна черкнет несколько строк.
Дружески жму руку И. Левитан
Германия, Bad Nauheim, Hotel du Nord, Levitan
Подсолнечное
23 июня 1898
не Дорогой мой Антон Павлович!
Вернулся из-за границы, и тотчас же переехал в деревню. Живу я здесь в великолепном месте: на берегу очень высокого громадного озера; кругом меня леса, а в озере кишит рыба, даже бывают и крокодилы (это для тебя, я думаю, заманчиво?!)
Хотелось повидать тебя, твоих, но я вернулся из-за границы совсем дохлым, почему и не поехал в Мелихово. Хуже всего для меня езда на лошадях - сердце такие штучки выкидывает, что поневоле жутко делается. А видеть тебя мне все-таки хочется, почему и предлагаю: приехать сюда ко мне погостить. Все удобства обещаю, даже клозет. Привози удочки и лови себе на доброе здоровье всякую рыбину. Что ты думаешь об этом? Здесь редко хорошо. Может быть, и Мария Павловна присоединится к тебе, вот прекрасно бы было! Я Вас очень люблю, хоть Вы и не стоите, в особенности ты. Ну, да бог с тобой!
Если не приедешь ты, я все-таки соберусь к Вам, хотя мне это дорого может обойтись, уж очень дорога у Вас плоха!
Ну, как знаешь. Привет сестре, твоим, а себе возьми мою
глубокую ненависть к тебе.
Левитан
Николаевская ж. д., Подсолнечное, имение Олениных, Левитану.
Москва
7 февраля 1900
Как себя чувствуешь, господин почетный академик? Длится ли лихорадка, о которой писал мне? Я склонен думать, что эта твоя лихорадка есть лихорадка самовлюбленности - твоей хронической болезни! Теперь только понял я, почему так волновал тебя вопрос о выборах в Академии и велись тобою разговоры о необходимости выбора Михайловского, а на уме себе держал: что вот, дескать, я - настоящий академик! Вот она твоя пята - обличителя человеческих пят!
Какой, брат, стыд, срам. Хоть я и простой академик, но тем не менее я снисхожу к тебе, почетному, и протягиваю тебе руку. Бог с тобою.
Прилагаю вырезки из одного немецкого журнала - лечение туберкулеза; может быть, найдешь интересными.
Иллюстратора для тебя не нашел; решительно, при внимательном рассмотрении - никого нет. Пастернак занят. Врубель будет дик для тебя.
Пребывание мое в Крыму удивительно восстановило меня - до сих пор работаю этим зарядом.
Ты, пожалуйста, не припиши это себе - ты гадко влиял на меня (развращал).
Серьезно, как здоровье, лучше? На днях видел Ливена: говорит, что в Ялте 30 градусов тепла. Правда? завидую. Познакомился с Андреевой, дивною исполнительницей Кетт в "Одиноких" - восхитительна и тебя ненавидит. Я безумно влюбился.
Ну, голубчик, дружески жму Вашу талантливую длань, сумевшую испортить такую уйму бумаги!
Целую Ваш гениальный лоб.
Величайший пейзажист во вселенной. Что, взял?
Твой Левитан
Привет матери.
P.S. А все-таки я должен прибавить, что тебе далеко до Гой..ского?!
Пожалуйста, увидишь Рыбацкого, опроси его про картину Васильева, о которой он мне говорил. Посмотри сам ее. Я верю тебе. Если она интересна, дай знать, что за нее просят.
Трояновский свидетельствует тебе свое сердечное почтение и поздравляет с академиком.
...
____________________________________________________________________________________________
Левитан и Чехов: isaak-levitan.ru/chehov.php
Письма Левитана (не только Чехову): isaak-levitan.ru/letters.php
@темы: )И это пройдет(, )Интересности(
-
-
19.03.2011 в 20:24-
-
19.03.2011 в 20:53я их обоих так нежно люблю. от и до.
а тут бац - и вот они, рядом-рядом, славные и прекрасные.)