Proszę jechać prosto

[котофеечка]

Четыре с хвостиком страны за две недели с ним же. Больше десятка городов. Еще не уехав из Москвы, я понимаю, как страшно будет что-нибудь упустить, позабыть в суете, не донести до дома ­- до тех, кому умудрилась пообещать. Это чувство преследует меня всю дорогу, и кажется, только благодаря ему сейчас мне есть, что сказать, и в голове - только некое оцепенение, а не выжженная земля. Впечатления - коварная штука.

Еще немного общих слов, преамбула и все такое

Я сразу завожу себе миллион дурацких ритуалов, потому что так легче справиться, упорядочить, сделать вид, что так все и должно быть - двигаться от точки к точке, выполняя на каждой одни и те же задания эстафеты. Вокруг происходит лето, и я начинаю с того, что в каждом городе стараюсь съесть по мороженому. Витрина, возле которой я так и не научилась проводить меньше двух минут, бесконечный выбор мисочек с разными вкусами - это любовь детства, когда-то в супермаркете по пять рублей шарик, а теперь уже невообразимые деньги, весной сделала себе подарок, и - шестьдесят за хрустящие на зубах льдинки. Здесь шарик стоит около одного евро, и я запоминаю города на вкус: ромово-яичный Минск, мятная Варшава, малиновый Дрезден, фисташковая Вена, и еще другие, и маленький городок где-то на немецкой Романтической дороге, куда мы заехали совсем случайно, я не запомнила даже его названия, зато там было мороженое с нутеллой - удивительное дело, как тут не попробовать, хотя оказалось оно редкой дрянью, к слову сказать.

Европа - один большой закопченный котел, в котором варится суп из велосипедов и совершенно других людей: людей непонятных, порой даже странных, но красивых в том самом важном смысле и начисто лишенных истерического надрыва. Стараюсь не выпускать из рук фотоаппарат, пластиковая коробочка прирастает к ладони. Я документирую каждую секунду, я боюсь забыть. Пейзажи, здания, вывески, люди, коты. Отражения в витринах - обозначить причастность, но не на фоне, а внутри; меня почти не видно, я растворяюсь, из черного живота выглядывают обложки книг, фарфоровые куклы, прилавки и чьи-то головы; я тень, и это моя плоть.

Через несколько дней я уже путаю три языка, хоть изъясняться толком умею лишь на полутора из них, и привыкаю к неизменно чистому белому полотенцу каждый вечер. Очередной гостиничный номер оценивается в числе прочего по степени удобства раковины - для стирки, и крышки унитаза - для ночных бдений: ложусь спать позже всех, сижу там, где можно закрыться и зажечь свет, веду мою унылую летопись, мой обещанный дневник; в ушах звенит дикая тишина, рука пишет уже сама по себе, глаза слипаются, и эти ночные посиделки оставляют одно из самых неизгладимых впечатлений за всю поездку.

А еще я не знала заранее, в каких гостиницах будет бесплатный вайфай, интернет-зависимость тревожно зудела и заставляла нервничать. Этот самый вайфай оказался абсолютно везде, но уже через три дня я забывала прочитать подгруженные с утра страницы дайри и отключила автоматическое обновление френдленты вконтакта - казалось, будто бы все это слишком, невообразимо далеко и до дрожи неактуально. Так интернеты неожиданно стали почтой, связью с теми, кого и так всегда держу у сердца, не умея иначе, где бы и как бы ни.

День первый, Москва-Смоленск

Все начинается солнечным августовским утром. Кружим по Москве, пытаясь выехать на Минку, первый раз за все годы, как-никак. Крылатское - целый год я ездила сюда, пытаясь вытянуть химию из состояния глубочайшего упадка до уровня медицинского института, тут случается ностальгия и прочее; рядом - машина "Азбуки вкуса": у нас, мол, каждая горошина - принцесса, милость-то какая, почему-то запомнилась, на славу ребята-рекламщики работают. Едем долго, скучно и сонно, днем сворачиваем на Новоспасское, добрая подруга Навигаторная Женщина называет это федеральной трассой: тридцать лесных километров с чудовищными ямами чуть ли не по колено и лесовоз навстречу как завершающий штрих.

В Новоспасском жил Глинка, а теперь - аисты, музейный пёс и куча жирных бронзовок под тысячелетним дубом. Ростом Глинка не вышел, однако был обаятелен, влюбчив и знал семь языков; любил работать в своей "беседке музы", туда ему приносили ананасы из оранжереи и мороженое; кроме оранжереи, у Глинки была целая комната с певчими птицами, и в каждом городе он первым делом посещал зоологический сад; его обожали крестьяне, летом он устраивал балы для деревенской молодежи, учил их танцевать, а когда в усадьбу приезжали гости, он клал в своей комнате доски, одним концом на пол, другим - на подоконник, и дети катались с них в тазах. Люблю такие истории со всей возможной нежностью - наверное, почти так же сильно, как письма.

Пока я отбивалась от жирных новоспасских слепней, хитрые комары изгрызли мне все ноги: одиннадцать укусов на одной и еще штуки три на другой. Дорога начинает исходить холмами, которые постепенно превращаются в настоящие горы. Это Смоленск. Издалека он выглядит кратером, равномерно покрытым крышами, среди которых явственно выдаются телевизионная вышка и два собора; внутри он немножко напоминает Кондопогу, но ему все-таки очень далеко до ее прекрасной убогости, в которую я без памяти влюбилась в прошлом году. На стоянке есть котик, на дороге - кавказец в телеге, запряженной лошадьми, у дев есть крепкие ляжки, у юношей - столь же крепкий душок мужества. Солнце садится над железнодорожными путями ярко-красным шаром, а мы едем ночевать в пригород, где нас встречает турбаза "Хвойная". Кажется, уж сколько российских гостиниц мы успели перевидать за эти несколько лет, но нет предела, его не существует в принципе: на подставке для мыла живет прелестная зеленая плесень, вода из душа льется прямо на унитаз, сесть на который представляется возможным только сбоку, потому что он натурально упирается в стену, темно-зеленые обои, походу призванные поддержать атмосферу хвойности, кем-то задумчиво отрывались в форме длинных тонких полосочек, постельное белье пахнет так, что на подушку приходтся стелить ветровку. А в целом там очень тихо. И наш электрический чайник горит в темноте синим ночником.

День второй, Минск

Ночью шел дождь - не зря закат был таким красным; вокруг стоят грустные пасмурные елки, мы уезжаем в Минск, и ровно через девятнадцать лет после первого крика я пересекаю границу Белоруссии. Там все залито солнцем, по небу гордо движутся огромные грозовые тучи, а чуть ниже плывут бесконечные поля золотой пшеницы и лохматой кормовой кукурузы - кажется, белорусы распахали свою страну от края до края, не забыв ни одного клочка земли вокруг последнего телеграфного столба; на каждой из мелькающих за окном автобусных остановок можно спать - там не просто чисто, а даже как-то уютно. Сразу же начинается веселье с прямалинейным беларуским языком, все названия населенных пунктов читаются вслух; долго не дается коварная буква У с галочкой наверху, хотя вскоре мы справляемся и с ней. Рядом откуда ни возьмись появляются машины с московскими номерами, вчера их было гораздо меньше; но у меня заканчивается овсяное печенье, и я понимаю, что дом теперь уже очень далеко.

К середине дня мы в Минске. Это холмистый, удивительно просторный и чистый город из советского кино. На окраинах, напоминающих широкие проспекты Вологды, вырастают новые жилые комплексы, каждый со своей архитектурной изюминкой, но каждый же - в перспективном согласии с остальными. Мы сняли квартиру почти что в самом центре: окна элитного советского дома выходят в тихий двор с кошаками, а внутри - трехметровые потолки, евроремонт и электрокамин; Белоруссия - это дешево. Строгие охранники не дают мне сфотографировать ни державный клинический центр, ни дворец батьки Лукашенко, но зато у меня есть отражение в зеркальной двери здания республиканского совета. Первые впечатления - рожок мороженого в ЦУМе за 12 рублей на наши деньги, Макдональдс, где нет вайфая, зато есть бумажка, радостно сообщающая о возможности передать данные по Bluetooth, и еще - нищенка на ступенях подземного перехода, которая, сгорбившись, пересчитывает толстую пачку милостыни: Белоруссия - это неиллюзорно крупные деньги.

Стараясь не упустить ни одной проплаченной возможности, мы стираем все, что уже можно постирать, я надеваю платье, и за два часа мы обегаем весь исторический центр. Проспект Незалежности в 9 вечера напоминает познанное мною не так давно Садовое в 2 часа ночи; Белоруссия - это простор. На это раз мы отправляемся в ГУМ, и там я обретаю расово верную тетрадочку в цветах белорусского флага. Нужно как-то обозначить день рождения, поэтому случается какое-то кафе, где телефонный калькулятор продолжает удивлять, считая, что мы на троих не перешли за тысячу российских; пиво я так и не распробовала, хотя вроде как хорошее оно было. В минском метро всего лишь две линии, ядрено-розовые пластиковые жетончики, точь-в-точь московские вагоны, а реклама - под стеклом и в аккуратных серых рамочках; мужской голос из динамиков объявляет названия станций на белорусском, и я понимаю, что первый раз за целый день слышу этот язык. Выходим из длинных подземных коридоров, оглушительный грохот и яркие цветы в черном небе, все тот же строгий охранник возле дворца не знает, почему салютуют, и больше ничто не мешает мне думать, что это все в честь меня, ну как же иначе-то, у кого тут день рождения, в конце-концов.

Ночью все кошки серы, одна устроилась вылизываться под капотом, и белая лапка торчит над головой, как белый флаг; в тишине слышится увлеченное чавканье. Пока поднимаемся на свой этаж, бабка-соседка, явно поджидавшая нас целый вечер, выдает невиданной эмоциональности монолог о нехристях и залитых квартирах, плюется проклятиями, но, высказав все, мгновенно умолкает и щелкает замком. В гостиной с электрокамином наконец-то есть интернет, диван, на котором можно спать хоть по диагонали, и две подушки: на оставшуюся ночь - абсолютный предел моих мечтаний. Белоруссия - это хорошо.

День третий, Минск-Варшава

Теперь, в Москве, пан  Каздалевский раскрыл мне глаза на инфляцию с вытекающими, и даже ежели отставить в стороночку злого усатого тирана, то прокатиться в Белоруссию - оно, конечно, хорошо и удивительно халявно, а вот жить там, судя по всему, довольно-таки кисло получается. Тем не менее, эффект "потёмкинских деревень" срабатывает на отлично, такие дела.

Утром, уже забравшись в машину вместе со всеми пожитками и почти что выехав из двора, мы замечаем их - котиков, целым семейством расположившихся в кустах. Такие клевые и любопытные морды, что на минские котофото уходит еще минут пятнадцать, зато на душе становится заметно спокойнее. А дальше снова начинаются далекие горизонты, живописные валки и теперь уже ярко-голубое небо. К обеду мы добираемся до Немана, кружим, пытаясь пробраться к пограничному пункту, наши чешские визы требуют поистине шпионской легенды - смешно и немного страшно. Поляки сначала пьют где-то кофе, потом тормозят, имеют зажравшийся мерзкий вид, пытаются поймать на каверзных вопросах наивную девочку, а черта с два; ненависть с первого взгляда. Прорвавшись в Евросоюз, видим многокилометровую дальнобойную очередь в обратном направлении - удачи вам, чуваки; жадно выхватываю лица.

Польша резко меняет картинку: велосипеды, грязные по пояс коровы, разрушенные домики, уныльство и печаль. За сто километров до Варшавы попадаем сначала в лютый ливень с грозой, а потом - в пробку, где проводим больше четырех часов. Окраины чертовски напоминают Московскую область - мебле, окна з Кракова, прочие стройматериалы, клеенчатые вывески, навязчивые и грязные, свисающие с каких-то развалин. Теперь все становится абсолютно нечитабельным, Grzegorz Brzęczyszczykiewicz и прочие сложности, а самым забавным и так и не переставшим радовать оказывается, конечно же, sklep, который "магазин", который случается на каждом шагу и от этого делается еще комичнее. Стояние в пробке, кроме ада скуки, приносит и некий экспириенс: конечно, это снова люди, которые, будто давние соседушки, едут рядом с тобой фактически всю дорогу, которые разглядывают тебя, и которых ты разглядываешь с не меньшим любопытством, шутки ради включая погромче Налича, а еще - то, что за все это время никому не прошло в голову обгонять по краю. И когда в темноте раздается вой сирены скорой помощи, все эти разноцветные жуки разом расползаются в стороны, за пару секунд освобождая длинный коридор; пожалуй, самое сильное впечатление за день.

Уже заполночь мы добираемся до точки назначения, нам открывает пожилая дама по имени Ева. Ева хочет оплату сейчас же, Еве не нужны евро, Еве нужны злотые, и ее не волнует, что мы вообще впервые вышли из машины с тех пор, как въехали в ее чертову Варшаву, а обменники не работают уже несколько часов. В итоге она унимается при виде пластиковой карточки, ведет нас к себе на кухоньку, где обнаруживается кардридер и - внимание - кассовый аппарат: частный предприниматель, налоги, все дела, соседи только рады настучать, ежели что. Две комнатки на втором этаже причудливо заставлены икеевскими штукам пополам с антиквариатом, по телевизору идет сериал про жизнь поляков-эмигрантов в UK, в мое окно смотрит огромная мокрая луна.

День четвертый, Варшава-Дрезден

Просыпаюсь в окружении тех же странных вещей, ведьмин домик оказывается залит солнцем, я сонная и лохматая, на балконе зреет виноград, внизу - маленькие садики, такие же узкие, как и сами дома. Совершаем круг почета по окрестностям, это снова какой-то небедствующий тихий район, краснокирпичные развалины в парке с плакучими ивами изрисованы граффити, собачьи бумажные пакеты, так поразившие меня когда-то в Праге, напоминают о себе только соответствующим столбиком - увы, пустым. Домики не просто узкие, а похожи на один длинный монолит с отдельными подъездами - каждый со своей причудливой калиточкой, почтовым ящиком, лесенкой и даже котом. Покорее прощаемся с Евой, в центре оказывается, что каждый парковочный клочок мостовой стоит денег, и мы обходим три банка, прежде чем нам удается купить эти чертовы злотые; солнце отражается от белых стен, и больно открыть глаза. Покупаем себе два часа на осмотр исторической части города: узкие мощеные улочки с высоченными домами-стенами, умилительно уютные вывески сувенирных и мороженных лавочек, русская экскурсионная группа в костёле. Солнце затягивается сплошной белой пеленой, но здесь по-прежнему очень жарко и непередаваемо много людей; хочется фотографировать все подряд, не прицеливаясь; дорожные знаки настойчиво сообщают, что Польша - это страна велосипедистов, мужчин с загнутыми носами ботинок и девочек с конфетами на веревочке. В магазине обнаруживается много стеклянных бутылочек с пестрыми этикетками: самый разнообразный сок, на удивление недорогой, есть даже овощной с имбирём, но когда я решаю заглянуть за ним перед отъездом, там уже обеденный перерыв. Кажется, я уже почти привыкла к польскому "пш-пш", но все равно путаюсь и с удивлением протягиваю шесть злотых за шарик мятного мороженого, когда вдруг оказывается, что некое "пшешчь" - это "три".

Выезжаем из города, и напоследок нас штрафуют за полосу общественного транспорта: предупреждающий знак, коварно притаившийся в кустах, хитро улыбающиеся рожи, во всех странах гаишникам хочется кушать, такие дела. Еще два часа мы не можем пробраться на трассу - Варшава строит дороги, строит развязки, и ей, похоже, неиллюзорно нравится это дело. Но мы все же едем дальше через Польшу, и заправки радуют глаз, пейзажи с западной стороны оказываются гораздо приятней и ухоженней, коровы в том числе. Навигаторная Женщина ведет нас кратчайшим путем, мы едем через деревушки, через глухие местечки с заросшими садами и серыми каменными домиками с пластиковыми окнами без занавесок. В девять часов мы останавливаемся перед черной водой. "Заезжаем на паром," - говорит Женщина, и даже мне хочется немедленно разбить ее хрупкое прямоугольное тельце: переправа работает с восьми утра до семи вечера. Темнота опускается все ниже, это довольно-таки страшно, ведь отец устал, и непонятно, где теперь придется ночевать, - придорожные постоялые дворы выглядят по меньшей мере подозрительно. Тихо ругаясь, едем назад, целый час по краям мелькают те же деревеньки, черные дубы, на дорогу внезапно выскакивают зайцы, кто-то успевает углядеть барсука и лису. В одиннадцать мы во Франкфурте-на-Одере; мост через реку обозначает собой что-то вроде границы с Германией, и местные немцы, должно быть, ходят в Польшу за дешевыми сигаретами. В половине второго ночи нас встречает немного сонный ресепшионист огромного отеля - круглые очки, белая рубашка, черная жилетка. Это Дрезден.

День пятый, Дрезден

В Дрездене я открываю глаза в номере с гостиной, где есть кухонный уголок, стол-стулья-телевизор, маленькая Библия и я сама на двуспальной кровати. Мы собираемся и едем к Рите - сестре папиного товарища по работе; Рита нашла свое немецкое счастье на сайте знакомств. Берем с собой вещи, чтобы передать, среди прочего - двадцать пачек "Мальборо" (здесь они стоят по 5 евро). Рита живет в уютном спальном районе, где вечером и во время воскресного тихого часа запрещено бросать бутылки в мусорные контейнеры - слишком гремят. Нас угощают кофе, выдают карту города и снабжают прочими ценными указаниями.

Когда мы приезжаем в центр, я понимаю, что хочу здесь жить. Здесь так широко, так безлюдно, так чисто и так удобно; здесь город трамваев, велосипедов и пешеходов. Снова бродим по улочкам, снова глаза разбегаются перед лотками с мороженым: шоколад и малина - лучше, чем настоящие; пытаюсь фотографировать вдохновенные скульптуры и людей на площадях. Дрезденская галерея оказывается на другой стороне реки, уже обед, а по-хорошему там нужно провести целый день, поэтому мы вздыхаем и возвращаемся к Рите есть окрошку и Bratenwurst - те самые жареные колбаски. В окрошке совсем не оказывается картошки, зато зеленого луа - с избытком, а залито все это счастье молоком пополам с минералкой; та еще радость, однако. Колбаски вполне сносны, но сама Рита говорит, что мясо в Германии - никакущее. Муж Удо и его мать по-русски не только совсем не говорят, но и почти не понимают, поэтому через каждые пятнадцать секунд над столом повисает неловкое молчание; я загружаюсь колбасками и отваливаю к маленькой Александре, которую мама растит двуязычной. Кажется, целый час мы спасаем семейство лошадок от злого крокодила, мой мозг заворачивается в узел в попытках придумать синонимичное описание одних и тех же ситуаций, Саша упорно называет лошадей "пони", а крокодила - в женском роде, гном с открывашкой на колпаке спасает несчастное семейство снова и снова.

Рита провожает нас до гостиницы, и мы проходим несколько километров пешком по тихо темнеющему городу. Дома, церковь, детский сад с умопомрачительной игровой площадкой (на завтрак - шведский стол с нутеллой), магазины, булочные (каждое воскресное утро очередь вытягивается на всю улицу), школа танцев (незашторенные окна), больница, частные врачебные праксисы. На специальных стойках - заламинированные объявления о съеме или сдаче квартир с полностью прописанными условиями и планировкой; площадка-выставка машин с пробегом - возле дороги, без забора, вообще без охраны, по сути дела. На улице нет почти ни души, бредем от светофора к светофору, слушаем истории о том, что хорошо только там, где нас нет. Автобус, который отвезет Риту домой, приходит минута в минуту.

День шестой, Вюрцбург

Добираемся до Вюрцбурга целую вечность, около четырех часов. В машине на меня стандартно нападают сначала жор, потом сон, и просыпаюсь я только в Баварии: горы, валуны на полянах и хвойный лес. В поле мерно крутятся ветряки, я первый раз в жизни вижу их близко - такие огромные! Вдоль дороги постоянно попадаются паркинги со столами, скамейками, техно-туалетами и раздельными контейнерами для мусора. На одном из таких нам встречается пожилая пара русских эмигрантов: показывают дорогу, дарят коробку винограда, я засыпаю снова. Во второй раз просыпаюсь уже на месте, в гостинице говорят уже совсем непонятно и так по-баварски: "Grüß Gott!" Едем в старый город, бродим по резиденции франконских епископов, и не стерпев красоты заката, белых дорожек и пестрых клумб, тяжело испускает дух моя старая верная мыльница - наверное, самое страшное потрясение за всю поездку, ведь впереди еще так много дней, а я почти что лишаюсь глаз и рук.

Когда немного прихожу в себя, мы отправляемся к мосту, который так напоминает пражский Карлов. В два ряда по краям стоят фигуры святых, и главный из них - святой Килиан: ирландский миссионер, когда-то принявший здесь с товарищами мученическую смерть. Люди гуляют, пьют вино из бокалов, будто на свадьбе, но нужно быть аккуратнее и не сходить с тротуара - велосипедов не просто много, а очень много. На противоположном берегу, опоясанном виноградниками, высоко-высоко стоит крепость Мариенбаум.

Находим супермаркет и радуемся как дети: ходить, разглядывать - все такое незнакомое, такое интересное. Хочется пожить тут еще немного, чтобы успеть все попробовать, цены - не выше, чем в каком-нибудь московском "Перекрестке", чудеса. В еще не успевшей закрыться булочной покупаю лаваш-батон с кунжутом и грызу его на ходу; идем вдоль трамвайных рельсов, мимо витрин магазинов и лавочек, фонтанов на углах тихих улиц, мимо брошенных повсюду велосипедов.

У меня больше нет фотоаппарата. Нет фотоаппарата.
Нет.

День седьмой, Ротенбург-на-Таубере
(Разных Ротенбургов в Германии штук восемь, так что путаницы допустить никак нельзя: речка Таубер, такие вот дела).

Но просыпаюсь я все еще в Вюрцбурге, вытягивая с собой из полусна дичайшую головную боль. На завтрак - одно из вчерашних гастрономичесих приобретений: йогурт, оказавшийся чем-то вроде рисовой каши с корицей. Мне так плохо, что от одного только взгляда на это нечто к горлу подступает тошнота, поэтому я закидываюсь обезболивающим и мы выдвигаемся в Media Markt, который заприметили еще вчера вечером. Долго выбираем хорошее и простое - для таких поездок, для мамы, которая не хочет ничего настраивать; у меня в руках появляется новая черная коробочка, и я чувствую, что можно жить дальше. Поднимаемся к крепости, бродим по стенам, делаем глупые снимки на фоне панорамы из красных крыш; у всех троих начинают болеть животы. Снова спускаемся в старый город по мосту со святыми, теперь уже можно все запечатлеть; исходив вдоль и поперек весь пешеходный центр, находим рыбный ресторан, но от еды не становится легче. Нужно ехать дальше, тут пятьдесят километров, совсем недалеко.

Ротенбург - пряничный городок: уютный, пестрый и тихий. В нашем номере на втором этаже оказываются чудовищно низкие потолки с барельефами на библейские темы, тяжелая расписная мебель, балдахин над кроватью и старый радиоприемник на тумбочке. Настоящая маленькая сказка, но нам совсем не до нее: отцу становится совсем плохо, и мы с мамой отправляемся на поиски аптеки. Уже давно вечер, в старом городе все закрыто, дежурная аптека сегодня возле вокзала - полчаса ходьбы по запутанным улочкам, стремительно темнеет, я не знаю немецкий, мама не знает даже английский, нужно найти лекарство.

Старый город окружен высокими крепостными стенами со сторожевыми башнями по периметру. Такой маленький и туристический, он страшно напоминает мне Суздаль, хотя сравнивать действительно смешно. С каждого окна свешиваются яркие цветочные плети, на ратуше ходят фигурки, вдоль улиц плотно прижимаются друг к другу полосатые фахверковые дома с коваными вывесками и волшебными витринами бесконечных сувенирных лавочек. Мы выходим из ворот, не без приключений находим аптеку, очаровательная фрау в окошке старается помочь с таким искренним участием, что, нанервничавшаяся и уставшая, я хочу расплакаться прямо на месте. Покупаем лекарство, с облегчением возвращаемся назад, зачем-то лезем на крепостную стену, идем по ней и смотрим, как тихо зажигаются городские фонари.

Я не могу есть, пью ромашковый чай, ловлю вай-фай на холодном стуле возле входа в номер - спасибо за поздравления, наконец отвечаю всем. Под самыми нашими окнами шумит уличное кафе, немцы болтают, звенят бокалами, часы на ратуше бьют одиннадцать раз.

День восьмой, Аугсбург

Под окнами шумит группа суетливых китайких туристов с экскурсионными наушниками. Утром мы уже гораздо лучше себя чувствуем, и Ротенбург оказывается много приятнее вчерашнего, открывая замыленному фахверками взгляду нежную готику и очаровательнейших котов. Сувенирные лавочки выглядят настолько прянично и открыточно, что я решаю из принципа не покупать ничего "из Германии", ведь иначе пришлось бы натурально разориться. Хотя эта опасность неотвратимо надвигается и без того: витрины с тем, витрины с этим, целый магазин медведей и всего медвежьего, настоящее царство, потом еще красивости, сладости, сублимирую фотографиями, все такое замечательное, ох. Хочу перейти улицу, но пугаюсь выезжающей машины и останавливаюсь: водитель кивает в знак благодарности, и я с удивлением понимаю, что если так пойдет и дальше, то скоро совсем отвыкну от московских порядков.

Мы едем в Аугсбург через поля: желтая пшеница, зеленая кукуруза, красивые немецкие комбайны, деревни с маленькими коттеджами и высокими башенками колоколен. Ярко светит солнце, у отца припасен диск с аутентичным фолком, дорога виляет, а я пытаюсь фотографировать все вокруг: направо, налево, мечусь между окнами, сосредоточенно жую мармелад. По пути вдруг решаем заехать в еще один городок-крепость; тут, на Romantische Straße, они буквально на каждом шагу, и каждый новый - еще пряничнее предыдущего. В городке случается удивительно красивое венчание, мороженое со вкусом нутеллы и, увы, с кусками льда - что в нем, что в двух других. Случается также нехило подвыпивший классический немец, у которого я имела неосторожность спросить дорогу, но из всего пространного ответа смогла разобрать только возвращенный мне назад "Schloss". И еще случается котик в витрине - живой и абсолютно замечательный.

Аугсбург - это Вюрцбург с главной улицей, похожей на Невский проспект, и примерно в два раза большим количеством людей. Велосипеды, трамваи, фонтаны, туристы, граффити и сетчатые урны для мусора на уровне плеча. Бесконечно фотографирую дома, отражения в витринах, вечерние улицы - интересные ракурсы закончились уже несколько сотен снимков назад. Первый раз за поездку и вообще впервые в жизни попадаю на протестантскую службу: от воя органа закладывает уши, и если бы я была чуть более впечатлительной, то непременно почувствовала бы, что кто-то очень большой и очень сильный стоит за моей спиной.

В пиццерии - битые тарелки, горелые края, соленая как вобла ветчина и шумные итальянцы, которые при таком раскладе вообще непонятно что там делают. Но мы так проголодались, что уже ничего не важно; у папы есть вкусное немецкое пиво, мама сидит и блаженно улыбается, вытянув ноги, а я вожусь со свечкой и снова пложу дурацкие фотографии: новый зверек умеет потрясающе широкий угол, хо-хо. Теперь есть силы для последнего на сегодня рывка. Фуггерай - поселение для малоимущих, созданное еще в шестнадцатом веке богатым, но добродетельным банкиром Якобом Фуггером. Сейчас это уютный город в городе, микрорайон с собственными стенами, управлением, церковью и, разумеется, собственными котиками. Он по-прежнему остается социальным поселением, и в тихих сумерках я осторожно иду от одного неплотно зашторенного окна к другому, тщетно пытаясь представить, каково это - жить в музее.

По улице сверху вниз гремит трамвай, часы на башне бьют последнюю четверть перед полночью, завтра мы едем в огромный Мюнхен.

Больше слов - выше пост.
Картиночки - в первых шестнадцати комментариях: пытаюсь обмануть систему и уменьшить вес этого громадья.

запись создана: 23.08.2012 в 21:27

@темы: )Радости жизни(, )Фотки(, )Кошкин дом(, )Фото-тварьчество(

Comments

[котофеечка]

картиночки №1, Москва-Смоленск

картиночки №1, Москва-Смоленск

[котофеечка]

картиночки №2, Минск

картиночки №2, Минск

[котофеечка]

картиночки №3, Минск-Варшава

картиночки №3, Минск-Варшава

[котофеечка]

картиночки №4, Варшава

картиночки №4, Варшава

[котофеечка]

картиночки №5, Дрезден

картиночки №5, Дрезден

[котофеечка]

картиночки №6, Вюрцбург

картиночки №6, Вюрцбург

[котофеечка]

картиночки №7, Ротенбург-на-Таубере

картиночки №7, Ротенбург-на-Таубере

[котофеечка]

картиночки №8, Аугсбург

картиночки №8, Аугсбург

[котофеечка]

картиночки №9

[котофеечка]

картиночки №10

[котофеечка]

картиночки №11

[котофеечка]

картиночки №12

[котофеечка]

картиночки №13

[котофеечка]

картиночки №14

[котофеечка]

картиночки №15

[котофеечка]

картиночки №16

[Heavy Rain]

вот, теперь прочёл и посмотрел.
такая девочка, да?

farm5.staticflickr.com/4145/4979992767_cb8d6df0...

[котофеечка]

Heavy Rain, дда, она! рада, что ты. хорошо, когда читают.

[Heavy Rain]

котофеечка, я, пожалуй, скучаю по Польше, несмотря на все связанные с нею, ещё до въезда в неё, недоразумения.

Минск видел только проездом, но поразило, насколько он просторный и чистый. хотя у нас в центре ведь вроде бы тоже не намусорено. я думаю, это такой эффект особенный, связанный с отсутствием всякой внешней рекламы. чистота и простор.

[23.]

От картиночек я взрываюсь и возвращаюсь сюда время от времени, и связываю с теми рассказами что уже: чорт, это не в голове, это НАСТОЯЩЕЕ, это БЫЛО, охтж, охтж.