[neko-diary]

А может быть, это просто такое время, такая компенсация. Ведь если я буду думать о каждой затяжке на колготках и плохо лежащих складках воротника, то меня разорвет, просто не хватит на весь тот ад, которому так полюбилась моя голова. И я по-прежнему не могу из нее уехать.

Да и смогу ли когда-нибудь, эге.

Залезаю слишком глубоко внутрь, вытаскиваю тех тараканов, с которыми не просто не люблю, а боюсь разговаривать. Вывожу на свет, вывожу под чужой взгляд. Мне страшно смотреть на них и самой, но еще страшнее - наблюдать, как пристально разглядывает их кто-то еще, как видит в них отражение меня, немая сцена, всем привет. Чужая душа потемки, твоя - на ладони, сама протянула руку. Вот и сиди теперь, чувствуй себя рассекреченным тайным агентом, сделала все, что могла, а там уж теперь разберутся и воспользуются, как посчитают нужным, твое ли собачье дело. Ты лучше возьми-ка скотч и заклей себе накрепко рот, чтобы хоть глупость свою во всей красоте не раскладывать.

И я молчу, вышагивая километры по замерзающей Москве, бесконечные повороты уводят в узкие темные переулки с мелькающими названиями на вывесках, зловещими старыми фасадами и снегом, моросящим в свете фар. Стараюсь говорить ничего, стараюсь говорить ни о чем, но получается одинаково плохо, и вся мыслимая и немыслимая глупость все-таки вываливается из меня, будто хлебные крошки, которые бросал за собой Гензель: не собрать, не вернуться назад. Настоящих слов катастрофически не хватает, они застряли колом еще там, где складываются мысли, ничего не хватает - кажется, даже воздуха. И когда из левого ряда вылетает машина, когда рука хватает за плечо, когда скрипят тормоза - это пугает, но так же пугающе гладко ложится на все происходящее, и я не могу понять, от чего больше становится не по себе. Дома гудят усталые ноги, и уже ясно, что будет потом.

Потом я встану вовремя - легче, чем в любую из всех последних пятниц, буду учиться тихо и внимательно, а в дороге сделаю несколько простых выводов. Во-первых, у меня неплохо получается анализировать поступки и мотивации других людей, но то, что я привыкла называть рефлексией, - оно, как правило, не является ничем иным, как размазыванием соплей. Меньше думать - глупость; просто делать это нужно плодотворнее. А во-вторых, несколько лет назад один близкий человек ушел из моей жизни, напомнив напоследок чье-то высказывание: о руке, которую протягивают в помощь, а просящий, вместо того, чтобы опереться и встать, прикладывает эту самую руку к голове. Думаю, имеет смысл не забывать.

А вот потом меня вскроет. Вскроет по известному сценарию, с привычным исходом. Просто потому, что мне страшно, потому что выводы - и эти, и другие, - слишком ясны, справедливы и жестоки, потому что так тяжело разом взвалить это на плечи. Потому что в предыдущем абзаце уже шла речь, потому что я не хочу повторять однокоренные, потому что не найдя синонима к слову "беспомощность", я закрываю все, что писала, и впервые за много месяцев разрешаю себе расплакаться. Вдруг слышу свой голос, вздрагиваю и замолкаю.