Я могу бороться с недомоганием, могу прыгать с больной головой, с простудой; о том, что мне больно и плохо, будут знать все вокруг, но не жалости какой-то ради, а только для того, чтоб предупредить - мол, я не совсем в адеквате, резче, нетерпимее чуть - просто потому, что нездорова. Но если схватывает по-настоящему - я залегаю на дно. Никто не должен это видеть, ведь я же не такая, нет, я бодрая и сильная. Мне с самого детства казался странным и непонятным обычай навещать больного друга дома или еще хлеще - в больнице. Только самые близкие, только те, кто видел разное, перед которыми не стыдно, не страшно быть беззащитной. Я не знаю, как по-другому.

Самое жуткое в первое больное утро - вытерпеть ожидание и сам визит поликлинической женщины; проветрить, на место поставить все, выдохнуть с облегчением. Она будит, ворчит с самого порога, а почему полотенце мятое, какие у тебя есть таблетки, да что ты на каждое слово мне наоборот говоришь, молоко не пей, лучше колдрекса нет ничего на свете, тяжелый у тебя характер как врач говорю, дверь железную плечом выломать пытается. Очень хочется размахнуться и врезать ей по губам. Убираю, проветриваю, слезы откуда-то сами собой - до того обидно, а потом - потому что слабая такая, что из-за выскочки какой-то переживаю так, и вот уже только Мыши не хватает той, которая в этом море "как мышь промокнет, продрогнет как собака", вы ведь помните такую?

А лекции в политехе занятны весьма, но вот уже вторая оставляет зудящее ощущение недосказанности. Мне мало, я хотела бы слушать не час, но хотя бы три, и я понимаю, конечно, что можно и нужно рыть интернеты по уловленным опорным точкам, но когда же руки дойдут до этого. Сложно возвращаться, когда есть что-то новое дальше. Корю себя за это, ведь так нельзя, совсем не дело. И да, очень хочется чем-то гореть - так, чтобы по-настоящему. Но это уже другая песня.